Адвокаты:

Гангстеры:

При всей причудливости своих биографий эти четверо гринвудцев безусловно относятся к разряду «типичных представителей». Однако среди обитателей кладбища есть такие, чья судьба поражает воображение, потому что такого просто не бывает.

Больше всего мне хотелось посмотреть на могилу самой знаменитой (вернее, самой скандальной) женщины 19 века Лолы Монтес (1821–1861). Я знал расположение участка и номер могилы, но так ее и не нашел. Это меня не очень удивило – в глубине души я подозревал, что никакой Лолы на самом деле не было, что ее выдумали газетчики и беллетристы. Недолгая жизнь этой хрестоматийной femme fatale слишком театральна, в ней слишком много роковых любовей и великих любовников, невероятных взлетов и сокрушительных падений. В самом деле, возможно ли, чтобы обыкновенная ирландская девчонка за несколько лет успела побывать возлюбленной Листа, Бальзака, Дюма-отца, Николая Первого, звездой эротического танца, фавориткой баварского короля Людвига (и правительницей его страны), баронессой и графиней, спириткой, причиной одной революции, нескольких судебных процессов и множества дуэлей? Она курила сигары, разгуливала с белым попугаем на плече, с легкостью меняла страны, континенты и подданства. Ее любимой присказкой было: «Когда Лола чего-то хочет, она идет и берет». Ее скандальная карьера закончилась к тридцати годам. Она была вынуждена покинуть Старый Свет, в Новом не преуспела и умерла, всеми покинутая, едва достигнув сорока. Неудивительно, что я не нашел ее могилы. Как выяснилось потом, на камне значится не эффектное «Лола Монтес» и не аристократичное «графиня фон Ландсфельдт», а заурядное имя, с которым женщина-вамп появилась на свет: Элиза Джилберт.

Еще одна загадка Грин-Вуда, будоражившая воображение современников, – Молли Фэнчер (1846–1916). В двадцать лет, после несчастного случая, который теперь отнесли бы к категории ДТП, она оказалась полностью парализованной и впала в кому. Последующие полвека, до самой смерти, провела в постели, без сознания, но при этом шепотом отвечала на вопросы. Она видела, что происходит за стенами ее комнаты, могла прочесть запечатанное письмо, предсказывала пожары и прочие несчастья. Одни называли ее шарлатанкой, другие говорили, что мисс Фэнчер повисла между миром живых и миром мертвых и поэтому ей открыто больше, чем обычным людям. Мне больше нравится вторая гипотеза.

Как всякое почтенное кладбище, Грин-Вуд хранит в своих анналах некоторое количество душераздирающих историй на тему «Любовь и Смерть». В трагедиях этого рода содержится некий консервант, делающий их неподвластными времени. Драма оборванной любви одинаково волнует и современников, и потомков. Может быть, оттого, что всё истинно печальное красиво?

^{Femme fatale, у которой все в прошлом}

Бедный Теодор Рузвельт. 14 февраля 1884 года на него обрушился страшный удар. В один и тот же день по трагическому стечению обстоятельств он лишился сначала жены, а через несколько часов и матери. «Свет погас. Моя жизнь кончена», – написал он в дневнике. Так, собственно, и произошло. Впоследствии Рузвельт стал полицейским, солдатом, министром, самым молодым в истории США президентом, но он никогда больше не произносил имени своей первой жены, потому что она осталась в прежней, закончившейся жизни.

Самая известная из грин-вудских любовных трагедий не по-американски романтична. К готическому монументу Шарлотты Канда (1828–1845) водят экскурсии и сегодня, а в 19 веке сюда устраивались настоящие паломничества. Дочь бывшего наполеоновского офицера погибла в день своего 17-летия: понесли лошади, испугавшиеся грома, карета перевернулась. Безутешный отец потратил целое состояние на памятник. Роковое число 17, погубившее девушку, присутствует повсюду: высота обелиска 17 футов, склеп под ним 17-футовой глубины, на каменном щите 17 роз. А чуть поодаль, на неосвященной земле, стоит скромное надгробие жениха Шарлотты – Шарля, застрелившегося ровно год спустя в ее доме. История красивая, но какая-то не американская. Она больше подошла бы парижскому Пер-Лашез. Что поделаешь – французы.

Лично на меня куда более сильное впечатление произвел наивный барельеф на памятнике Джейн Гриффит (1819–1857). Ничего романтичного: обычная женщина, умерла от сердечного приступа. Скульптор запечатлел миг ее расставания с мужем. Они прощаются на ступеньках своего уютного дома. Он уезжает по каким-то обыденным делам (в углу изображен ожидающий омнибус), Джейн вышла его проводить. Я перевидал много скорбящих ангелов и трогательных эпитафий, но не знаю ничего пронзительней этого памятника безвозвратно ушедшему счастью.

Кладбище есть кладбище, место скорби, сколько его ни драпируй кущами и дубравами. Крепкие же были нервы у пикникующих, если соседство с надгробием Джейн Гриффит не портило им аппетита. А впрочем, ньюйоркцев 19 столетия не пугала и собственная могила. Богатый человек Уильям Ниблоу (1789–1875) выстроил себе мавзолей еще при жизни, разбил вокруг него сад, вырыл пруд, развел там карпов и много лет подряд устраивал у места своего будущего упокоения званые гарден-парти. И это было не чудачество, а довольно распространенная практика. Некий капитан Корреджа (1826–1910) поставил себе на заранее купленной могиле памятник из каррарского мрамора: будущий покойник изображен в полный рост, в фуражке, с секстантом в руке. Скульптура была изготовлена за полвека до кончины моряка, так что к моменту похорон успела покрыться благородной патиной.

^{Барельеф с памятника Джейн Гриффит}

Именно таковы настоящие грин-вудские захоронения: добротные, оплаченные не в момент необходимости, а заранее, по спеццене – этакие выгодные инвестиции в будущее. На кладбище, разумеется, есть и клиенты Внезапной Смерти – жертвы войн, катастроф, несчастных случаев и преступлений, но явное первенство не за бурной, а за спокойной смертью, не за розой или обрубленной колонной, а за колосом, отходящим ко снопу.

Грин-Вуд – территория запланированной смерти, первая ласточка пресловутого positive thinking [19] , того самого американского оптимизма, который так раздражает иностранцев. Для жителей Нового Света очень важно, чтобы у них всё было тип-топ, – даже если дело принимает скверный оборот. Эта экзистенциальная установка зафиксирована и на уровне идиоматики. Сколько раз мы видели в голливудских фильмах, как один герой наклоняется над другим (а тот весь израненный-переломанный) и спрашивает: «Are you okay?» – хотя слепому видно, что тот никак не может быть okay, и по-нашему следовало бы запричитать: «Господи, какой ужас! Что они, гады, с тобой сделали!» Но первый не станет причитать, а второй мужественно ответит: «I'm fine». Потому что оба настоящие американцы, оба мыслят позитивно. Кого-то, знаю, от этой позитивности с души воротит, а мне, пожалуй, она нравится. Не ныть, не давить на жалость, не навязывать другим свои проблемы. Чем плохо? Пожалуй, даже красиво. I'm fine, говорит умирающий герой – и мы его теряем.